Ниндзя в тени креста - Виталий Гладкий

Но и это еще было не все. Хенаукэ не принадлежал к клану Хаттори, тем не менее ниндзюцу владел в совершенстве. Для синоби старик служил чем-то вроде кладези тайных знаний; он прожил так долго, что, казалось, ему известно все на свете. Хенаукэ с давних пор был наподобие ямабуси, поэтому его никогда не привлекали в качестве гэнина. Да он и не стал бы подчиняться японцам, которых считал захватчиками. Хенаукэ просто сосуществовал с кланом Хаттори на взаимовыгодных условиях: со своей стороны он помогал юнцам усовершенствовать навыки синоби, а деревня за это давала ему рис на пропитание и одежду. Все остальное старик добывал себе сам: карпов ловил в озере, грибы и ягоды собирал в лесу, а дичь добывал охотой в горах – в отличие от японцев, почти вегетарианцев (большей частью вынужденных), он не отказывал себе в удовольствии отведать жаркого.

Кроме двери-ловушки Хенаукэ устроил и второй, тайный выход. В обрыве, к которому он пристроил хижину, находилась пещера. Вход в нее (неширокую дыру) закрывал вращающийся камень, который старик подогнал так тщательно, что щели можно было увидеть, только приблизившись вплотную, да и то они походили на трещины. Ко всему прочему на задней стене хижины висели связки сухих лекарственных трав, поэтому никто из клана Хаттори не знал, что старый айн может в любой момент ускользнуть из хижины, чтобы за короткий промежуток времени, воспользовавшись подземным ходом, оказаться на другой стороне горы.

Не знал никто, за исключением Гоэмона. Два года назад Хенаукэ показал ему этот тайный ход с наказом держать язык за зубами. Зачем он это сделал, почему доверился мальцу, Гоэмон даже не мог представить. Но такое большое доверие вызвало в его душе добрые чувства, и он по обоюдному согласию стал называть старика не сэнсэем, а дедушкой Хе – будто родного…

Переночевав в хижине Хенаукэ, мальчик поднялся с утра пораньше и, снедаемый нетерпением, едва не бегом припустил к деревне. Старик долго смотрел ему вслед и шептал слова охранительной молитвы. А уже ближе к обеду Гоэмон вышагивал по горной дороге, одетый в бедную одежонку, с большим коробом через плечо, в котором лежали разные безделушки – его товар. Тюнин для выполнения задания предложил ему надеть на себя личину сёнина – странствующего торговца. Она была для мальчика наиболее подходящей – хотя бы потому, что военное лихолетье привело японцев к обнищанию, и для многих единственным средством к существованию стала мелкая торговля в качестве коробейников. Поэтому по городам и весям Хондо слонялись сотни сёнинов разных возрастов, и среди них Гоэмон должен был затеряться, как упавший на землю древесный листок в осеннем лесу.

Юный синоби был практически безоружен. Разве можно считать оружием небольшой, изрядно сточенный нож, предназначенный для трапез? Ему не разрешили взять даже сюрикены. В последнее время участились нападения на высокородных господ, и городская стража тщательно обыскивала всех, кто входил в город. Но у Гоэмона была флейта. С виду невинный музыкальный инструмент мигом превращался в смертоносную фукибари, стоило лишь закрыть пальцами все отверстия и сильно дунуть. Флейта была «заряжена» даже тогда, когда Гоэмон наигрывал мелодии, поэтому ему ничего не стоило убить любого человека, не вызвав никаких подозрений. А запас ядовитых шипов был спрятан в его конической шляпе, сплетенной из соломы.

Несмотря на свою относительную беззащитность, в особенности перед шайкой разбойников или перед каким-нибудь самураем, которому захочется испытать своей катаной[21] крепость его шейных позвонков, Гоэмон не испытывал страха. Он хорошо владел приемами тайдзюцу[22], которыми в клане Хаттори начинали обучать всех юных синоби, едва они крепко становились на ноги.

Горные дороги в провинции Ига изобиловали опасностями даже для юного бедного коробейника. Горные разбойники могли похитить его и продать какому-нибудь хозяину морских промыслов, и тогда придется ему до конца жизни работать ама – ныряльщиком за морскими водорослями, моллюсками и жемчугом. Впрочем, жизнь ныряльщиков, тем более рабов, была коротка…

Тем не менее Гоэмон был спокоен. Он надеялся как на свою подготовку, так и на то, что где-то неподалеку, скрытые лесными зарослями, находятся ниндзя клана Хаттори, готовые в любой момент прийти ему на помощь. Это был наказ самого дзёнина – обеспечить Гоэмону полную безопасность до тех пор, пока он не примкнет к какому-нибудь купеческому каравану, который направляется в Киото, столицу Нихон.

К ночи юный синоби успел добраться до горной деревеньки, славившейся своей просторной харчевней и сараем, где можно вкусно поесть и переночевать – пусть и не с удобствами, но под крышей. В харчевне было людно. Здесь собрались не только путешественники, но и жители деревни. Для них харчевня служила местом, где можно узнать последние новости, послушать игру бродячих музыкантов или услышать стихи странствующих поэтов, а также ублажить свой желудок чашечкой-другой сакэ. Гоэмон скромно пристроился на изрядно потертой циновке за низеньким столиком в углу харчевни – с таким расчетом, чтобы видеть входную дверь – и заказал себе рис и овощи; сакэ ему не полагалось по возрасту.

Гоэмону очень хотелось отведать жаркого – на вертеле над большой жаровней скворчал добрый кусок мяса – но мальчик мужественно задавил в себе вполне естественное желание; откуда у бедного сёнина может быть серебро? Когда он заказывал ужин, хозяин харчевни так выразительно посмотрел на мальчика, что тому пришлось немедля лезть за пазуху, чтобы снять с бечевки, сплетенной из рисовой соломы, пару медных монет с квадратным отверстием по центру и заплатить за еду. Конечно же, у него были в кошельке и серебряные монеты – десять бу[23] – однако тратить их до столицы Гоэмон счел неразумным.

Ему подали большое блюдо с горкой риса, окруженной овощами. Изрядно проголодавшийся мальчик ел, не забывая о бдительности. Казалось, что его окружают люди, которым нет до него никакого дела, однако он помнил главный закон синоби: будь всегда, в любой обстановке настороже. Но люди разговаривали, спорили, пили сакэ, набивали свои желудки и совершенно не обращали внимания на какого-то ничтожного коробейника в худой одежонке. Тем более, что в харчевне трудно было найти человека состоятельного – и крестьяне, и путешественники в большинстве своем относились к нижним слоям японского общества, и их одеяние мало чем отличалось от того, что напялил на себя Гоэмон. Только наряд проезжего купца, который сидел в окружении слуг неподалеку от входа, отдельно от всех, был пошит из дорогой и прочной материи.